***
Последний приступ длится почти пять часов: врачи борются с неизбежностью, Стив – с отчаянием. Вариантов нет. Стив не видит ничего вокруг, не слышит слов соболезнования от доктора Картер, ставшей за несколько лет едва ли не членом семьи. Может, младшей сестрой, или дочерью, или… только ровный электронный писк на одной тянущей пронзительной ноте. Пульс – нитевидный. Время смерти. Личные вещи покойного.
Баки жил долго. Они вместе жили долго – и, Стив надеется, счастливо. Он думает об этом, заказывая памятник по своему эскизу; думает на похоронах, глядя на выбитые в камне даты: 1918–2014.
Он не замечает, как Тони подъезжает к нему, увязая колесами в мокрой траве, пока тот не берет его за руку. Тони знает, какие слова нужны.
Никаких.
– Привет, железный человек, – улыбается Стив, сжимая его ладонь в ответ. – Как сердце?
– Шалит, – в тон ему отвечает Тони. – Чем еще ему заниматься.
С возрастом он становится все сильнее похож на Говарда. Если бы еще не кресло, сходство было бы полным.
Стив слишком часто возвращается в прошлое теперь. Может быть, это несбывшаяся старость догоняет его за все те годы, которые он не позволял себе вспоминать, не позволял задуматься, а просто жил, стараясь не замечать, как все вокруг становятся старше. Как глубже делаются морщинки на лбу и в уголках глаз Баки; как мелькают даты в календаре.
Он ловит на себе взгляды других пришедших на церемонию. Он знает, кого они видят. Тщедушного мальчика без возраста, во что ни одень – будет велико. Точь-в-точь такого, каким он выглядел в сентябре сорок третьего. Говарду было столько же лет, сколько Тони сейчас. Он колдовал над своим детищем, сложной и энергоемкой установкой, а Стив лежал в похожей на гроб капсуле, готовясь к эксперименту, который должен был изменить его жизнь. В тот день, когда эксперимент Старка-Эрскина провалился.
– Эй, герой, – тихо говорит Тони. – Не наделай глупостей.
Стив кивает, не сводя глаз с памятника.
Слова Тони звучат в голове, но не могут перекрыть тонкого синтетического писка, который не умолкает ни на минуту. И возвращаясь с кладбища, пешком идя к дому, где в опустевшей квартире его никто не ждет, Стив почти ничего не слышит.
Чужие голоса, пьяные, громкие, веселые, раздаются где-то очень далеко, и Стив обходит шумную компанию, всерьез думая, что отучился делать глупости. Но потом среди мужских голосов раздается женский, дрожащий и жалобный, и Стив останавливается.
Девушку почти не видно за широкими спинами, и бежать ей некуда, пока хищное внимание обращено на нее. К счастью, Стив знает, что с этим делать.
Его хватает на то, чтобы девушка, рванувшись из чужих рук, бросилась прочь. Потом совсем близко мелькает нож, и Стив понимает, что до дома не дойдет.
Пульс – нитевидный.

***
Больно.
Не то чтобы Стив ждал другого – просто он думал, что все пройдет быстрее. На деле оказывается совсем не так.
Боль прошивает его насквозь, и перед глазами бело, хотя он подспудно ждал красного, черного – чего угодно. Тьмы и тоннеля, почему бы нет. Вместо этого бледная мгла взрывается сумасшедшей раскаленной радугой, от которой горят глаза, горит затылок и хочется кричать, но нечем.
Стив падает – бесконечно долго и далеко, тишину вечернего переулка разрывает эхо выстрела, потом – еще одного. Этого не может быть, ведь он видел нож. Но раздается третий.
Звуки борьбы.
Запах дыма, и пороха, и холодное вечернее солнце. Посреди улицы Стив, оглушенный, застывает столбом, сквозь отпускающий жар и боль пытаясь понять, как он здесь оказался.
Бой длится еще несколько секунд – а потом смолкают выстрелы и рассеивается дым, оружие, уже нацеленное на него, опускается в руке, и Стив узнает руку. Узнает того, кто держит оружие.
– Баки? – неверяще произносит он, и рядом – кто-то еще. Огромный человек со странно знакомым лицом, уже поднимающий круглый раскрашенный щит, закрывая собой Стива, и…
– Баки! – потому что вот же он, живой, молодой, и ни длинные волосы, ни усталое злое лицо не могут обмануть Стива.
Баки смотрит на него изумленно и жалобно. Пистолет дрожит в пальцах, а вокруг уже раздаются быстрые звонкие щелчки взводимых курков, когда их – всех – берут на прицел.
То, что происходит потом, откладывается в памяти Стива чередой статичных, как книжная иллюстрация, образов, мелькающих слишком быстро, чтобы заметить движение. Баки поднимает пистолет, выпрямляется стремительно и легко. Он почти не целится, только взгляд из растерянного и вопросительного вдруг делается цепким и холодным. Одного за другим он убивает людей в черном камуфляже без опознавательных знаков. Просто, экономно, по часовой стрелке поворачивая руку.
Последний оставшийся успевает отшвырнуть оружие, но Стив уверен, что это его не спасет.
Пуля отскакивает от белой звезды на щите.
– Баки! – кричит Стив в третий раз, и пистолет падает на асфальт. А Баки оседает рядом.
– Пожалуйста, заткнись…
Стив бросается к нему, и следом торопится человек со щитом. Стиву кажется, что знакомое лицо – его собственное, но об этом можно подумать позже. Это неважно, потому что Баки хватается за голову, вцепляется в длинные волосы, и Стив только тут понимает, что одна рука у него – железная.
– Не говори этого.
– Бак, – начинает Стив и осекается, встретившись с ним глазами.
– Я не знаю, кто это. Кто ты такой. Почему. Почему ты… Кто ты? Я знал тебя?
К горлу подкатывает дурнота. Человек со щитом останавливается на шаг позади, Стив чувствует его над собой, когда опускается на колени, садясь рядом с тем, кого принял за Баки, всем сердцем не веря, что мог так ошибиться.
Металлические пальцы еще скребут по грязной голове, и Стив берет чужую руку в свою.
– Я Стив, – говорит он мягко.
– Стив, – повторяет за ним стрелок – у Стива внутри все дрожит от этого голоса – и спрашивает непонятно: – Почему ты?
Металл осторожной тяжестью лежит у него на ладони. Истрепанная кожаная перчатка, холодные подушечки пальцев, тщательное повторение анатомических линий, суставов и мышц. Стив узнал бы, чьи черты пытались воссоздать, даже если бы не видел лица. Но стрелок смотрит на него и насквозь, видит и не узнает.
– Понятия не имею.
Подняв взгляд на человека со щитом, стрелок снова хватает пистолет – и выставляет левое плечо вперед, толкая Стива себе за спину.
– Назад!
– Стой! – выпаливает Стив одновременно с ним.
Ему не показалось: у человека со щитом действительно его лицо, и на нем сейчас застыло выражение такой глубокой растерянности, что Стив не знает, смотрел ли он сам так когда-нибудь. Разве что в тот день в сентябре сорок третьего. Но сейчас две тысячи четырнадцатый. Снова сентябрь, его зовут Стив Роджерс, ему девяносто пять и двадцать шесть, он вдовец и самоубийца.
Он смотрит вокруг и видит Вашингтон. Горящую машину. Десяток мертвецов на асфальте среди битого стекла и покореженных обломков. Мужчину в черном – на грани истерики и обморока. Испуганную и раненую рыжеволосую женщину, держащую ручной гранатомет. Еще одну фигурку, подвижную и быструю, что-то кричащую на бегу, прежде чем взять на прицел оставшегося в живых боевика.
И самого себя он тоже видит, ошибки быть не может. А значит, сидит рядом с ним все-таки Баки. Злой, ничего не помнящий, однорукий, он пытается защитить Стива, целясь в него же.
– Не стреляй, – говорит ему Стив. – Он это я.
– Черта с два, – слышится в ответ. – Он цель. Две цели, шестой уровень. Стив Роджерс и... Стив?
Под тяжестью гранатомета у рыжей женщины дрожат руки, и, что бы это все ни значило, Стив чувствует: добром это не кончится.
– Он друг, – говорит он твердо и коротко. – Это свои. Не стреляй.
И пистолет опускается.

***
Стив жив.
Это скверно укладывается в голове. Куда и как он попал – тоже.
– Сперва я услышал, что миров на самом деле девять, – говорит Капитан. – А потом – что их даже не сосчитать.
Стив не может решить, как называть его. Этого громадного человека со своим лицом и больными глазами, прожившего одновременно и больше, и меньше, чем сам Стив. Знающего историю, мир и Баки – другими. Разве только Капитаном – потому что женщина по имени Мария Хилл, которая увезла их всех, включая Стива, в подземное убежище далеко за городом, Сэм, назвавшийся солдатом, но больше похожий на врача, и рыжая Наташа ведут себя как друзья, но даже они называют его либо Кэп, либо по фамилии. Как будто Капитан отвык пользоваться собственным именем и вместо него врос в звание или в сильное красивое тело, какое, может, было бы у Стива, если бы опыт в сорок третьем прошел успешно.
Миров два, этот и иной, хочется сказать ему, но он вынужден признаться, что не поверил бы сам себе. Множественность вселенных – удобное предположение, за которое хочется ухватиться как за способ не сойти с ума, но кто может с уверенностью сказать, что все вокруг реально, что это параллельный мир, а не плод фантазии, не бред умирающего, что на самом деле он сейчас не лежит где-нибудь, опутанный проводами ненужной системы жизнеобеспечения, как лежал Баки в свой последний месяц.
– Существует бесконечное количество миров, повторяющих друг друга и отличающихся чем-то незначительным. Или наоборот, важным. Одни и те же события могут происходить по-разному или не происходить вовсе. Я встречал человека, который уверял меня, что знает это с достоверностью.
– Уэйд Уилсон, – кивает Стив, и Капитан поднимает брови. – Он был сумасшедшим. Считал себя бессмертным.
– Он бессмертен, – уверенно говорит Капитан. – Я могу поручиться.
– Он умер.
– В твоем мире.
Стив отворачивается. Все верно. В его мире вокруг него слишком много покойников.
– Технически, – говорит Стив, – я тоже бессмертен. Если меня не убивать.
Стив жив. И, что куда важнее, жив Баки.
Зимний Солдат – так зовут его теперь. Имя заставляет зябко вздрогнуть Наташу, когда она его произносит, и до чертиков нервирует Сэма. Зимнему солдату тоже за девяносто, он – потерянный друг, воскресший покойник и вражеское оружие. Металлическая рука почти не работает, поврежденная ударами щита и шокером. По настоянию Капитана Солдата не стали сковывать, но он неуютно чувствует себя без арсенала. Сидя в углу, он молча и неловко закуривает, прикрывая огонь горстью, как если бы вокруг дул ветер, – и следит беспокойным, подозрительным взглядом за «своими»: за Сэмом, за Наташей, берегущей перевязанное плечо, за Капитаном; за Стивом, стараясь держать его в поле зрения, готовый встать между ним и чем угодно, в чем увидит опасность. Когда Мария уводит Капитана, Сэма, Наташу и запирает комнату, Стив остается.
Он смотрит и пытается представить себе Баки с оружием в руках, на войне, в плену. Баки, которого заставили забыть, кто он такой; кто такой Стив. У Солдата задумчивый и недоверчивый взгляд, лишенная окон комната и вооруженные люди за дверью нервируют его; время от времени он принимается озираться, словно ища что-то: может, пути побега, может, доказательства собственных соображений. Без жесткого жилета он немного сутулится, левое плечо чуть ниже правого из-за тяжести руки. Неопрятные длинные волосы в беспорядке падают на лицо. Солдат не отстраняется – прикрывает глаза и замирает, когда Стив тянет руку, чтобы заправить темные пряди за уши.
– Я все еще мало что понимаю, – произносит он четко, немного слишком резко. Стив знает этот тон. Баки зол как черт. Где-то глубоко внутри Зимнего Солдата кипят бессильное раздражение Баки, непонимание, гнев, и Стив чувствует жар.
– Ты просто не помнишь, – говорит он, пытаясь подобрать слова и боясь неуверенности, звучащей в голосе. – Но все поправимо.
– Я помню тебя, – парирует Солдат. – И это, похоже, главное. Но я не знаю, почему ты так важен. Почему я готов убить за тебя. Расскажешь мне, как это вышло?
У Стива ком в горле. Он не знает, что сказать и как. Человек перед ним – Баки, но этот Баки не сломал ногу в доках за несколько дней до приказа и не остался один в Нью-Йорке. Этот Баки попал на войну и погиб, сражаясь с тем, чего для Стива никогда не существовало.
Эти Стив и Баки были лучшими друзьями. И, определенно, им в последнюю очередь нужен тот, кто расскажет, что как минимум в одном мире они не просто друзья. По крайней мере не сейчас, когда Капитан так смотрит, когда он почти задыхается от надежды, что Баки вернется к нему.
В этом мире Баки еще может вернуться.
– Капитан… Стив. Вы знали друг друга много лет. Вы познакомились в тысяча девятьсот двадцать четвертом, когда твои родители переехали в Бруклин.
– Мелкий задиристый воробей, – выдыхает Солдат и хмурится. – Иногда мне кажется, тебе просто нравится ото всех получать. Тебя так и тянет на рожон, как… Откуда у меня все это?
– Ты вспоминаешь, – говорит Стив.
– Может быть, это и правда. Все, что наговорил Капитан Америка. Поэтому меня послали убить его?
– Он всегда противостоял ГИДРЕ.
– Пирс говорит, так было необходимо. Миру нужен порядок. Равновесие. Спокойствие. Кто-то должен умереть, и остальные смогут выжить. И если нужно убить одного, чтобы спасти тысячу… Я убивал не тех?
Стив замечает, что до сих пор гладит его по голове. Есть что-то неправильное в тихой покорности, в том, как он подставляет под ладонь висок, дыша тихо и ровно. Баки любит… любил, когда Стив касался его волос. Но нельзя забывать: озлобленный израненный человек рядом – другой Баки. Параллельная реальность, говорит себе Стив. Изнанка страны Оз, овеществленная страшная сказка, в которой он – не он, а Баки превратился… вот в это.
Стив все равно не отводит руку.
– Ты не виноват.
– Слова Капитана, – с досадой произносит Солдат и отстраняется. – Он смотрит на меня как на жертву, но я не жертва. Я выполнял приказы. Я не помню его. И не знаю, кто такой… – он понижает голос и осторожно произносит: – Баки.
По мощному телу проходит короткая судорога.
– Это ты, – говорит Стив, сглотнув.
– Сомневаюсь. Это какое-то слово. Код. У меня от него голова болит. Как в кресле.
Когда Солдат рассказывает о кресле, об электрических разрядах и звенящей пустоте в голове, у Стива сами собой сжимаются кулаки. Он подозревает, о чем идет речь, но не уверен, что хочет знать наверняка.
– Тебе не давали вспомнить, кто ты.
– Трудно поверить, что мне на самом деле такая прорва лет. Меня достали из гроба только в семьдесят втором.
– Откуда? – переспрашивает Стив.
Солдат дергает плечом. Короткое будничное пояснение, что такое гроб, приводит Стива в ужас.
Может быть, Стив неспроста попал туда, где все живы, но не все помнят об этом. Может быть, он нужен здесь, чтобы помочь вспомнить. А пока он просто смотрит, жадно и неотрывно. Сходства и различия одинаково режут глаза.
Скоро все возвращаются. Наташа так огорчена и растеряна, что почти не обращает внимания на Солдата. Сэм улыбается Стиву, Мария все еще смотрит на него с подозрением, а Солдата одаривает таким взглядом, словно ей сказали, что он теперь будет жить у нее дома.
Капитан наконец полностью оправдывает свое звание. На нем форма: странный синий комбинезон без нашивок, но с одной-единственной звездой, и щит закреплен за спиной на широких ремнях.
– Куда ты? – спрашивает Стив.
На миг лицо Капитана становится таким жестким, что Стиву делается не по себе, и Солдат рядом с ним неосознанно напрягается.
– Задать пару вопросов Пирсу… – потом он одергивает сам себя и заканчивает: – Нужно все исправить.
Иоганна Шмидта отравили в ноябре сорок третьего. Гитлеру донесли, что тот метил в новые фюреры и пытался вывести расу сверхсолдат для собственной армии. Разумеется, у него ничего не вышло – как и у других. Впрочем, Капитан Америка все-таки существовал. Комикс о нем по придуманным Баки историям Стив рисовал почти до конца войны: самый крупный и выгодный заказ после того, как он вернулся домой. Это были надежные деньги, кормившие Стива и Баки в Бруклине. Капитан спас их обоих.
– Те, кто сделал это, – Стив кивает на Солдата, и Капитан наклоняет голову. – ГИДРА. Ты правда можешь с ними разобраться?
– По крайней мере сейчас я знаю, с чего начать.
Стив и Капитан вздрагивают одновременно, когда Солдат нарушает недолгую тишину.
– Если все правда, ты зря собрался один. Пирс знает, что задание провалено. Он знает, что ты жив, и готов к встрече, знает, что я положил свой отряд и добровольно сдался в плен. Я перебежчик.
– Ты не в плену, – вмешивается Капитан, но Солдат перебивает его.
– Помолчи, и так голова пухнет. Я не знаю, кто прав: ты или Пирс – говорите вы одинаково гладко, – взгляд Солдата скользит с Капитана на Стива. – Я тебя не помню, только цели, инструкции, тренировки, Пирса, кресло и три-два-пять-пять-семь…
Он гневно встряхивает головой.
– Что за черт.
– Это, – говорит Капитан, и вид у него такой, точно его током ударило, – твой личный номер.
– Мой личный номер – семнадцать, – возражает Солдат. – Проклятье. Мне надо в гроб, иначе мозги вскипят.
– Ты никуда не идешь, – раздается голос Марии – и Капитана.
– Видимо, потому, что идешь ты, – ухмыляется Солдат.
– Напомни мне, Роджерс, почему он до сих пор не в наручниках.
– Они не нужны, – рычит Стив. – Потому что он пошел с вами добровольно. Потому что его помощь может вам пригодиться, что бы вы ни планировали. Еще вопросы?
В светлых глазах плещется бешенство, Мария смотрит на Стива, явно желая что-то сказать про неизвестно откуда взявшегося хлюпика, который рассказывает небылицы, командует Зимним Солдатом и учит ее действовать в кризисных ситуациях. Но для нее Стив – проблема, решение которой можно отложить. Пока впереди более очевидная угроза, и на остальное нет времени.
Стив отвечает на ее взгляд, хотя красивые женщины смущают его даже в девяносто пять.
– Вы идете с Капитаном?
– С ним идем я и Сэм, – отвечает Мария. – Вы остаетесь здесь с агентом Романовой и охраной. Связь через агента Романову. Любое действие, которое покажется охране подозрительным…
– Будет пресекаться, – ядовито заканчивает Солдат, прежде чем Стив успевает произнести то же самое.
Улыбка Капитана похожа на его собственную. Кажется, даже Солдат это замечает и озадаченно тянется за очередной сигаретой, прежде чем заговорить снова. Стив слушает вполуха, занятый почти паническими попытками сообразить, что делать дальше.
Солдат вызывает слишком острые воспоминания. Баки нет рядом – Стив никогда и представить себе не мог такого. Но Солдат здесь, одновременно и постаревший, и как будто ничуть не изменившийся с того самого дня, когда Стив вернулся домой после эксперимента.
Баки был так зол на него за отчаянную выходку, так уязвлен собственной беспомощностью, что они не разговаривали несколько дней. Но именно то время сблизило их настолько, что Стив счел возможным открыться ему.
– Не доверять мне – ваше право, я-то вам не доверяю, – говорит Солдат. – Все еще есть вероятность, что это просто уловка. Как в Будапеште.
Наташа меняется в лице, но он невозмутимо продолжает:
– Мне нужны доказательства, и я никуда не уйду отсюда. Не стану нападать. Стив останется со мной, – уточняет он, как будто кто-то настаивает на обратном.
– И это все, конечно, не уловка, – негромко замечает Мария, и Стив злится на нее, хотя не может не понимать.
– Что? – спрашивает ее Солдат. – Хочешь надеть на меня браслеты? Надевай. Руку не доломай. Я к ней привязан.
Стив почти уверен, что слышит, как Мария скрипит зубами.
– Не отходи далеко, – тихо велит Солдат, и неясно, к кому он обращается, пока Капитан не отходит, поджав губы. Как будто именно Стив должен быть рядом.
Когда они уходят и Наташа торопливо следует за ними, видимо, желая оказаться подальше от Солдата, Стив чувствует громадное облегчение.
Он думает, что их запрут где-нибудь еще, думает о камерах с решетками и толстыми бронированными дверями, но за дверью раздается только раздраженный голос Капитана. И единственный короткий щелчок, больше ничего. Сквозь небольшой проем, забранный толстым стеклом, виден мрачный профиль огромного агента, судя по всему, выставленного для охраны.
– Это слово, – говорит Солдат, отвлекая. – Это же не имя, так? У меня есть имя?
Стив кивает.
– Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс.
– Похоже, мне и правда под сотню. Бьюкенен, надо же. Сейчас так не называют.
– Хочешь, я буду называть тебя Джеймсом… Как голова?
Солдат пожимает плечами.
– Ты сказал, я твой друг. Друзья не называют друг друга полными именами. Стивен.
Стив смеется, и Солдат в ответ лениво дергает уголком рта.
Короткое «Джим» звучит непривычно, и Стив осознает, что ни разу в жизни, кроме самых первых дней в детстве, не звал Баки по имени.
Ожидание затягивается. Джим встает с места и проходится по конференц-залу из конца в конец, осторожно, без резких движений. И направляется к двери.
Стив напрягается, наблюдая за ним. Он помнит десять выстрелов, слившихся в один, и то, как смотрела Наташа, как она вздрогнула при упоминании Будапешта, что бы там ни было. Наташа кажется Стиву очень опасным человеком. Каким же должен быть Зимний Солдат, чтобы она боялась Джима?
Тот подходит к двери и тихонько стучит раз-другой, не пытаясь открыть.
– Эй, рядовой, – зовет он их хмурого соглядатая. – Здесь кормят?
Человек, который приносит им еду и кофе, тоже вооружен, но сошел бы скорее за бухгалтера, чем за секретного агента. Хотя, думает Стив, в этом весь фокус.
Когда в зал заходит Наташа, Джим занят тем, что аккуратно подносит ко рту сэндвич. Наташа беспокойно следит за лежащей на столе левой рукой, железной и жуткой, и обозначает улыбку, повернувшись к Стиву.
– Роджерс вышел на связь.
Стив смотрит на папку в ее руках и понимает, что понятия не имеет, сколько прошло времени. Он не притрагивается к еде, но к голоду это не имеет никакого отношения.
– Как, – спрашивает он, – все прошло?
Наташа пожимает плечами.
– Все живы, – отвечает за нее Джим. – И, думаю, целы. По крайней мере пока. У Капитана все шансы, чтобы так и оставалось. Он силен. Вы с ним почти достали меня, а я лучшее, что есть у Пирса… – между пальцами металлической руки проскакивает искра, и он глотает ругательство. – Было.
– Пирс еще не вся ГИДРА.
– Я тоже, – в тон ей произносит Джим и комкает бумагу, в которую был завернут сэндвич.
Стив догадывается, чего он ждет. Допросов, детекторов лжи, медосмотра как минимум. Попытки разобрать руку. Перевода в камеру, в конце концов. Ада. Капитан заступился за них обоих, но сейчас Капитан далеко, а Стиву здесь, разумеется, верит только сам Джим.
– Конечно, – произносит Наташа со странным выражением и, помедлив, протягивает ему бумаги. – Для тебя есть кое-что.
Это не подлинники – распечатки фотографий, скан-копии, многие из которых сделаны на телефон. Кто-то торопился, думает Стив; Джим, переворачивая страницу за страницей, дышит все тише, сжимает зубы и вскоре отодвигает папку от себя.
– Доказательства, – кивает он хмуро.
Стив ловит теплую правую руку и проводит большим пальцем по тыльной стороне ладони. От ощущения дыхания, от густого запаха кожи, пороха и металла, сквозь который едва пробивается другой, болезненно-знакомый, у него кружится голова. Пальцы Джима вздрагивают и расслабляются. Взгляд Наташи кажется ему чересчур пристальным, но это совершенно точно не ее дело. Это дело Стива и Баки, и неважно, что Стив уже не знает, кого имеет в виду.
– Старк летит сюда, – говорит она, как будто это ответ на вопрос. – Твою руку можно отсоединить?
– Пусть сначала попробует себе руку отсоединить, – вяло огрызается Джим, но Стив едва не подскакивает на месте.
– Старк? Тони Старк?
Наташа кивает.
– Знаешь его?
Стив поглаживает подставленную ладонь Джима. Ему чудится темный взгляд, одновременно веселый и колючий, и скрип колес по мокрой траве.
– Что было в Будапеште? – спрашивает он, как только Наташа покидает конференц-зал.
– Подстава, какая тебе и не снилась. Срочное задание, крупная цель. Кто кому спутал карты – непонятно до сих пор, но полегли агенты десятка спецслужб. ГИДРА и та едва унесла ноги, а это о чем-то говорит.
– Думаешь, я тоже подстава?
– Нет. Не знаю почему, но не думаю.
– Готов поверить мне просто так?
– Не готов. Никому я не готов верить, Стив. Пирсу тоже пришлось постараться, хотя я теперь понимаю, на что он рассчитывал. У него лицо… Взгляд, волосы, – Джим морщится. – И я его слушал. А оказалось вот как.
Стив кивает, глядя на тощую папку.
– Но тебе не верить не получается. Так что лучше внимательно следи за тем, что говоришь и делаешь.
Получасом позже Стив с трудом узнает человека, легким, уверенным шагом вошедшего в зал, и только смотрит во все глаза, когда при виде Зимнего Солдата тот мгновенно обрастает, иначе не скажешь, железной броней.
– Тони, – зовет он, выходя из-за спины ощетинившегося Джима. – Все в порядке. Все свои.
Слова адресованы обоим, и оба, к счастью, это понимают.
– Я уж думал, у Кэпа глюки на нервной почве, – качает головой Тони. – Так это и есть Ба…
– Не надо! – перебивает Стив.
– Барнс, – заканчивает Тони. – Я в курсе, что лучше обойтись без лишних слов. А вы, ребята, отлично вместе смотритесь.
Чтобы не краснеть слишком ярко, Стив позволяет себе улыбнуться. Пальцы Джима холодные и влажные.
Тони любопытен, но главное – разговорчив, особенно когда берется за работу. Мало-помалу в голове складывается цельная картина, и Стив кусает губы, крепче сжимает руку Джима, пока вторая, полуразобранная, лежит на столе.
– Это не я, – уверенно заявляет Тони, услышав рассказ Стива о железном человеке, прикованном к инвалидной коляске. – Это просто не могу быть я. Не сходится! Твой Старк – совсем другой парень. Черт, звучит как у Беннера... И если бы я не видел старые фотки Кэпа – не поверил бы ни одному твоему слову.
– Что за фотки? – с беспокойством спрашивает Джим, и Тони разворачивает к нему лежащий на столе сотовый.
На заблокированном экране Стив узнает собственное фото из Лихай. Джим в замешательстве переводит взгляд с телефона на Стива, и Стив успокаивающе гладит его ладонь. Он не смог бы сказать точно, на кого из них это действует сильнее.

День кажется бесконечным. Стив непременно начал бы ходить от стены до стены зала, если бы незадолго до прибытия Капитана Джим не задремал, полулежа на неудобном стуле.
Под волосами на висках и темени прячутся тонкие выпуклые шрамы. Стив не замечает, когда успел сесть к Джиму на колени и запустить пальцы в волосы, не слышит щелчка отпираемой двери – так что, когда Капитан прокрадывается в зал, он бездумно гладит Джима по голове.
– Когда ты рядом, ему лучше, – говорит Капитан.
Стив знает цену его улыбке, потому что слишком часто видел ее в зеркале. Это потерянная, жалкая и горькая улыбка человека, больше всего боящегося неоправданных надежд. Стив видит, как Капитан смотрит на Джима, и кивает.
– Он поправится. И ему станет лучше рядом с тобой.
– Он не помнит меня. Хотя мы были… У меня не было никого ближе.
– Вспомнит, – горячо обещает Стив.
Капитан говорит – они были друзьями, и Стив знает, что это правда. Но он помнит первый взгляд, помнит решимость, с которой Капитан отправлялся в логово ГИДРЫ.
– Я тоже потерял его, – роняет он. – Всего один раз, но мне хватило с избытком. Здесь некоторые события повторяются, а некоторые – нет. Что-то складывается совсем иначе. Лучше. Тони. Ты… – Стив перемещается на соседний стул: между Джимом и Капитаном. – Он здесь, с нами.
Капитан смотрит на спящего и стискивает пальцы в замок. В этом жесте столько желания дотронуться, что у Стива сжимается горло.
– С тобой, – как можно тверже исправляется он.
И все-таки, когда Джим, проснувшись, не дергается, а заглядывает в лицо, садится прямо и озирается, протягивает руку, предлагая защиту, позволяет прикасаться к себе, – Стив чувствует себя вором.
Ад наступает. Стив старается не удивляться ничему, не терять самообладания, не казаться еще слабее, чем он есть. Он не Капитан Америка, в нем нет двух метров роста и сверхчеловеческой силы, но он Стив Роджерс. Он бессмертный, в конце концов. Как здешний Уэйд Уилсон, только в своем уме.
Все, что Щ.И.Т. узнает точно, – Стив не лжет. На это уходит десять часов, и, покидая очередной подвальный кабинет, Стив не только зол, но и голоден. Его клонило бы в сон, если бы не мысли о Джиме. Его проверяют гораздо дольше – но все заканчивается. Джеймс Барнс – тот, кто он есть. Он растерян и подавлен, но адекватен и готов сотрудничать. Марии Хилл этого мало, зато Капитану Америке достаточно.
Стив встречает их в сумрачном коридоре, ведущем наружу. Они идут в ногу – одинаково высокие, сильные и опасные. Но когда они приближаются, Джим тянется вперед и осторожно обнимает Стива. Капитан смотрит в сторону.
– Пирс мертв, – говорит Джим Стиву на ухо. – И черт бы меня побрал, если я знаю, что должен чувствовать.
Стив не может не прикасаться, не держать за руку, впитывая тепло, пульс, жизнь, тяжелый внимательный взгляд человека, забывшего все, что было ему дорого, и отчего-то считающего, что единственная его ценность – это сам Стив.
Джим прячет папку со своим делом за пазуху куртки с логотипом Щ.И.Т.а, поднимает воротник, послушно садится в машину. Он произносит вслух то, что приходит на ум – и это их общие с Капитаном воспоминания. Он просит не называть его Баки: хмурится, морщится, хватается за голову. Если бы речь шла о ком угодно ином, Стив оценил бы жестокую иронию. Теперь он грызет ногти.

***
Дом, где они останавливаются, слишком велик, и от этого Стиву кажется, что они собираются влезть в чужое жилище. Но Капитан открывает замки своими ключами, и, когда внутри загорается свет, Стив понимает, что тот едва ли мог бы жить где-то еще.
Внутри чисто, обескураживающе мало вещей и просторно до запустения. И все-таки дом обитаем: книги на полках, обувь в прихожей, уютное гудение работающего холодильника на кухне, где под присмотром Капитана Стив и Джим впервые за последние тридцать шесть часов по-человечески завтракают.
– Тихое место, – замечает Джим, перестав озираться. Голос звучит спокойно, и взгляд Капитана смягчается, прежде чем Джим спрашивает: – Будешь держать нас здесь?
Стиву становится неловко за них обоих.
– Вы можете жить здесь, – говорит Капитан на удивление ровно. – Это мой дом, и места хватит всем.
– Так просто поселишь у себя Зимнего Солдата? Ты читал, что со мной делали? Я могу быть троянским конем. Врагом, которому достаточно кодового слова, и тут даже от меня мало что зависит, а ты устраиваешь семейный завтрак. Не знаю, говорили ли тебе, но ты слишком наивен для этой работы.
Капитан вздрагивает.
– Мне говорили, – кивает он. – Но от старых привычек трудно избавиться. А я доверял тебе как себе самому.
– Я этого не помню.
– Джим, – быстро произносит Стив, и тот снова утыкается в тарелку.
Капитан встает из-за стола первым, встряхивается легким, быстрым движением и смотрит на них двоих почти спокойно.
– В кухне и гостиной – камеры, – предупреждает он. – Гостевые спальни прослушиваются. В ванной только датчики движения.
– Где можно курить? – спрашивает Джим, и Стив замечает – напряженные плечи, неловко прикушенную губу, морщинку между бровей.
– Где захочешь. Чай или кофе?
Джим пьет крепкий горячий чай и холодное молоко. Большую часть времени он проводит за ноутбуком Капитана, или листает свое дело, точно там могло бы появиться что-то новое, или бродит по дому, разглядывая мелкие вещицы, обложки книг.
Несмотря на полученное разрешение, при Капитане он не курит. И только когда тому приходится отлучиться, оставляя их со Стивом одних, он с облегченным вздохом достает сигареты, открывает окна, устраивая сквозняк, и дымит, закрывая глаза.
Баки целый год привыкал к тому, что дым больше не мог вызвать у Стива приступ астмы. В поведении Джима, в его новорожденных привычках и повадках есть что-то болезненно знакомое, что-то чужое и что-то среднее, к чему Стив мог бы привыкнуть со временем. Или хотел бы, но до одури боится привыкнуть.
– Тебе не страшно? – спрашивает Джим, когда, не желая оставаться бесполезным гостем, Стив пробирается на кухню, чтобы приготовить ужин.
Джим оказывается рядом через полминуты: незаменимая вторая пара рук, подходящий рост, чтобы достать крупу с верхней полки, небольшой кухонный нож, удобно ложащийся в металлическую ладонь. Стив не сразу понимает, что он имеет в виду.
– Нет, – говорит он. – А тебе?
Джим опускает голову, неторопливо нарезая зелень. Однообразный ритм, в котором лезвие проводит по доске, в точности совпадает с тем, как бьется сердце Стива.
– Ты и Капитан, – произносит Джим так тихо, что Стив едва слышит его. – Один человек или два, вот в чем вопрос. Я тебя помню, Стив, черт, я знаю тебя, но откуда, если ты не он?
– Если бы все было просто, я смог бы это объяснить.
– И все-таки тебе не страшно? Со мной.
Стив качает головой.
– Мне никогда не было с тобой страшно.
– С ним.
– Неважно. Вот что сходится здесь и там, откуда я взялся: Стив попадает в неприятности, Баки… прости, прости, я помню… вытаскивает его. Иногда наоборот.
– Я убил бы его, если бы не ты.
Это звучит почти неслышно. Камеры на кухне, вспоминает Стив. Глядя на Джима, он пытается понять, чего в этих словах больше: жесткой констатации факта, сожаления или облегчения. Может, всего поровну. Джим откладывает нож и, подходя к Стиву, обволакивает смесью запахов – дома Капитана, его мыла, его одежды, его крема для бритья на своей коже; свежей зелени и металла. Стив купается в его тепле, позволяя себе секунду иллюзорного блаженства, прежде чем сказать с уверенностью, которой до сих пор не чувствовал:
– Значит, я оказался в нужное время в нужном месте.
Джим смешивает специи с ближайших полок, выбирая и чутко принюхиваясь к каждой, движения рук точные и четкие, а с лица не сходит выражение крайнего недоумения. Наблюдая за ним, Стив знает, что именно видит – кого он видит, потому что ему это сочетание пряностей незнакомо. И когда, войдя в дом, Капитан с точно таким же растерянным видом вдыхает запахи, доносящиеся с кухни, Стив считает необходимым сказать ему:
– Это не я.
И со странным колким и сладким чувством смотрит, как растерянность сменяется опасливой, сдерживаемой, но яркой радостью.
Однако о возвращении говорить рано: об этом Джим напоминает неустанно, как только ему кажется, что Капитан расслаблен и спокоен. Ему даже необязательно говорить что-то: достаточно обмена взглядами, и Капитан уже снова напряжен, как перед атакой. Таким он явно устраивает Джима больше, даже если в конце концов один из них выходит из комнаты, оставляя второго наедине со Стивом. Из попыток самого Стива оставить Капитана и Джима одних ничего не выходит: Джим следует за ним, отставая самое больше на пару шагов, и Стив не может понять его упорства. Не может отрешиться от мыслей о том, что Баки в самом деле не стал бы ранить его намеренно – неважно, делом ли, словом или молчанием.
Поздно вечером он запирается в отведенной ему спальне, с силой провернув замок дважды. И через несколько минут слышит ставший уже таким знакомым звук: протяжное низкое гудение бионики.
Джим аккуратно садится на пол за дверью.
– Он спит, – вполголоса сообщает он.
– Тебе бы тоже не помешало, – отзывается Стив, помедлив.
– Спасибо, выспался впрок. На полжизни хватит.
Стив впускает его и осторожно закрывает дверь.
– Вы одинаково беспечны, – произносит Джим, делая два шага от порога. – Что ты, что он. Не понимаю, чего вы ждете.
– Никто от тебя ничего не ждет, Джим, – возражает Стив, но тот раздраженно мотает головой.
– Ты тоже смотришь не туда, – говорит он. – Капитану нужен его приятель. Тебе – твой. Вот только его тут нет.
– Дай себе время, – начинает было Стив, но Джим только морщится.
– Да не поможет тут время. Баки... умер. А я даже не помню, каким он был.
Стив оказывается рядом с ним прежде, чем соображает, что делает.
– Я не хуже тебя знаю, как выглядят покойники, – чеканит он, глядя в упор. – И ты, уж поверь мне, живее многих.
– Я это я, – резко произносит Джим. – Ты тоже знал кого-то другого. Я – что-то другое, и это видно невооруженным глазом.
Стив смотрит на металлическое плечо. Другой парень, вспоминает он слова Тони. Ладони, теплая и холодная, одинаково послушно ложатся в руки, и Стив поднимает их, смыкая вокруг своей шеи.
– Что ты сделаешь? – спрашивает он. – Вот он я, беспечный, наивный, совсем как Капитан, и верю тебе точно так же. Хочешь избавить меня от иллюзий?
Джим, застыв, смотрит на него, как будто Стив его ударил. Большие пальцы чуть вздрагивают под челюстью, когда Стив сглатывает.
– Вот поэтому мне и не страшно.
Ладони осторожно смещаются на затылок. Джим все-таки открывает рот – возразить или согласиться, Стив не знает, и ему слишком страшно узнавать. Он целует быстро и нервно, краем уха слыша судорожный вздох – а потом губы Джима покорно раскрываются, и голова идет кругом.
Стоит только Стиву оторваться от него, Джим тянется навстречу, смотрит беспомощно и голодно, и Стив останавливает его в дюйме от себя, вглядывается в новое, непривычное выражение глаз.
– Ты что-то вспомнил, – догадывается он.
Джим мотает головой, упирается лбом в лоб Стива, хмурясь сердито и с досадой. Но не отстраняется, хоть и не делает новых попыток поцеловать.
– Нет, – говорит он. – Этого не было. У нас этого не было.
– Все верно, – кивает Стив, глотая невысказанное. Что он наделал. – Не было.
Джим расслабленно опускает руки. Он уже не прикасается к Стиву, просто стоит так близко, что можно почувствовать его тепло, его запах, пробивающийся сквозь все остальные. В доме Капитана у Джима пока нет ничего своего – но он все делает своим исподволь, вписывает себя в пространство, не замечая этого. Как всегда умел Баки.
Во второй раз Стив целует его медленнее и легче.
– Поспи, – просит он, отстранившись. – Иди.
Рано утром его будит тихий стук, с которым закрывается дверь в соседнюю спальню.
Джим смотрит устало и виновато, но целый день не напоминает Капитану о том, что его ожидания и надежды напрасны. Это хорошее начало, думает Стив. Это добрый знак – было бы добрым знаком, если бы не то, что Стив позволил себе накануне. Судя по взгляду Джима, тот с ним согласен.
Что теперь будет с ними – Капитаном и его Баки, – когда он все вспомнит? Стив думает о собственном первом страхе – не перед Баки, а за него, – когда они еще не были вместе и могли не стать. Он понятия не имеет, как повернется другая история от того, что он поцеловал Джима, от того, с какой готовностью Джим ответил ему. И что в этом было от памяти Баки, а что – от зияющих в ней прорех.

Свою ошибку, как и свою самонадеянность, Стив, разумеется, осознает слишком поздно.
Он видит только, что Джим, сидя за столом, с привычно-сосредоточенным видом листает старую тощую папку, переворачивая страницу за страницей; видит замершего за его плечом Капитана и, подойдя ближе, понимает, что в папке вовсе не дело Зимнего Солдата. Это дело Капитана Америки, архивные фото и отчеты об эксперименте, лабораторные снимки и записи, и сам Капитан – точь-в-точь Стив, но как будто чуть прямее – размытая сепия, лишенные контуров пятна теней и света. Джим хмурит брови, вглядываясь в фото, и на секунду Стиву кажется, что, когда он поднимет голову, на Капитана посмотрит уже Баки.
– Я уже видел это, – ровно говорит Джим, захлопывая папку.
– Где? Когда? – удивленно спрашивает Капитан. Кажется, он думал о том же, о чем и Стив.
– Старк показывал. Это не работает.
Потом Джим замечает Стива и встает из-за стола.
– Это не работает, – повторяет он, выделяя каждое слово. – Стив.
Через пару секунд раздается стук запираемой двери его комнаты.
– Нужно было спрятать получше, – слышит Стив. – И просто ждать.
– Мне тоже не хватило бы терпения, – говорит он. Плечо Капитана под рукой как каменное. – А ты и так ждал слишком долго.
– Сколько потребуется.

Капитан проводит в доме как можно меньше времени; Джим, молчаливый и задумчивый, почти не показывается Стиву, не говоря уже о том, чтобы сесть рядом или позволить к себе прикоснуться. В конце концов, застав Джима врасплох, на полу под окном в насквозь прокуренной спальне, он все-таки спрашивает, что случилось, и получает в ответ короткую ухмылку. Взгляд остается серьезным.
– Ты выставил меня, – говорит Джим. – И, пожалуй, правильно сделал. Но выходит, что ты либо ошибся, либо соврал. А может, я вру сам себе, думая, что помню тебя. Я себя-то помню смутно…
Когда Стив опускается на пол рядом и тянется взять его за руку, Джим машинально подставляет раскрытую ладонь, но не двигается с места, не поворачивает головы. И что-что, а это точно не добрый знак.
– Ты спрашивал, страшно ли мне, – голос Джима садится. – Что-то не так. Что-то маячит в мозгу, но кажется посторонним, хотя не должно. Я открываю окна раньше, чем понимаю, что надо открыть. У него была астма, но я вычитал это только вчера. Почему кофе ассоциируется с черно-белым рисунком, а красный цвет – с бессонницей? Это все оттуда же, откуда три-два-пять-пять-семь? Потому что я не знаю, мое ли это. И что еще всплывет. И почему ничего не помогает.
Чувствуя себя последним подонком, Стив двигается ближе и укладывает голову Джима себе на колени.
– Я рисовал по ночам, – говорит он. – Угольные наброски. А… – «Баки», – варил лучший кофе в Бруклине.
– А красный цвет?
– Не знаю. Это что-то, – Стив запинается, – только ваше. Что-то совпадает, что-то – нет. Именно поэтому, если ты хочешь все вспомнить, тебе нужен не я.
Джим делает еще две затяжки, собираясь с мыслями, и наконец через силу произносит:
– Я не уверен, что хочу.
Они оба слышат звук: шорох одного-единственного осторожного шага прочь от двери. Джим закрывает глаза и сминает сигарету в левом кулаке. Стив не думает, что хоть кто-то из них готов ждать сколько угодно, рискуя не дождаться.
– Не хочешь узнавать лишнее?
Это камень, брошенный наугад, скорее в прошлое Зимнего Солдата, чем Джеймса Барнса; но Джим только поворачивает голову, и его волосы щекочут Стиву запястье. Он смотрит снизу вверх неотрывно достаточно долго, и Стиву кажется, что он понимает даже слишком хорошо.
– Я не врал тебе, – говорит Стив. – А ему врал... Один раз. Когда нам было по десять.
Он помнит взгляд Капитана, представляет его, стоящего за порогом – и не может позволить себе ошибку. А потом Джим поднимает руку и осторожно проводит пальцами по его щеке, и Стив думает – «Баки», но не произносит вслух. Оттого и возражений не встречает.
За стеной глухо хлопает входная дверь.
Стив спрашивает себя, что было большей ошибкой: поцеловать Джима или оттолкнуть его. Джим прикасается к нему так, точно каждую секунду ждет, что его отвергнут. И в этой робости больше Баки, чем во всем его облике, но Стиву неспокойно вовсе не от этого.
Близость Джима отзывается внутри острым и нежным желанием, от которого Стив давно отвык. Он никогда никого не хотел, кроме Баки, а Баки жил от приступа к приступу последние – сколько лет, пять? Десять? Стив отсчитывал время часами, проведенными рядом. Он любил смотреть на Баки, держать его за руку, слушать голос, в котором до самого конца звучали прежние молодые нотки. Целовать сухие губы, побелевшие виски и сомкнутые веки.
Джим садится и тянет Стива к себе, пытаясь угадать, что кроется за отсутствием сопротивления. Он ласков и осторожен; то, как он обнимает за плечи, и гладит по затылку, и трогает губами висок, не должно вызывать такой лихорадки. У Стива горят скулы. Он забыл, как хорошо может быть – не просто рядом. Это не его Баки – чужой, но жар никуда не уходит.
Джим выпускает Стива сам, резко, быстро, так, что сразу становится холодно. Опускает руки, сжимая кулаки.
– Все правильно, – говорит он скрипуче. – Все-таки хреновый из меня Баки, так? Неважно чей. Если слишком долго обниматься с винтовкой, в конце концов ничего другого и не остается.
Стив мотает головой, не веря ушам, и сам хватается за Джима с такой силой, что, возможно, делает больно.
– Замолчи, – велит он, пряча лицо в изгибе шеи, утыкаясь носом в темные волосы за ухом. – Я тебе не винтовка.
Уверенности, что он поступает правильно, это не приносит, но Джим снова смыкает теплое объятие, проводит ладонями по спине от поясницы до лопаток – каждое движение и ново, и знакомо. На этот раз Стив целует не первым, а в ответ, но со всем пылом, на какой способен.
– Стив, – шепчет Джим. – Стиви...
Его здесь нет, и Стив не отзывается. Имя бьет по нервам, повторенное много раз, здесь и сейчас, и когда-то давно, и в несбывшемся прошлом этого мира. Может быть, все только теперь происходит так, как должно было. Теперь, когда Стив поднимает руки над головой, а Джим стягивает с него рубашку вместе с майкой и ждет секунду, прежде чем легко обвести ладонями голые плечи и лопатки. С ним – с Баки, которым он был, – все происходит впервые, и Стив не торопит его, только направляет, садится еще ближе, обвивая руками и ногами.
Румянец заливает лицо и шею, когда Джим опускает руки к ремню на брюках Стива. Он сам все еще полностью одет – но Стиву кажется, они оба обнажены больше, чем можно подумать. Когда он тянется избавить Джима от штанов, тот мягко отводит его пальцы и целует снова, придерживает под спину, легко и бережно укладывая на пол.
Джим куда сильнее Баки. Это знание заставляет его сдерживаться даже тогда, когда не нужно. Он пытается быть нежным, и у него получается. Стив забывается только от того, как теплые губы чувствуются на коже частыми касаниями; он не может просить ни о чем, он катастрофически не в своем праве сейчас, окруженный незаслуженной неожиданной лаской, но его трясет от каждого поцелуя, от каждого взгляда, и хочется всего, и сразу, и немедленно.
Это Баки, всегда – Баки. Стив запускает пальцы в отросшие волосы и толкается бедрами вверх, Джим прижимает его к полу и целует плечи, грудь, живот, долго, вдумчиво, изучающе, прежде чем осторожно обхватить губами член. И тогда Стив обеими руками зажимает себе рот.
Все слишком остро, слишком ярко, живо и настояще. Слишком хорошо – так, что почти страшно. Джим смелеет, шалеет, и Стив чувствует его всей кожей: его согревающее частое дыхание, его жадные губы и щедрые руки. И плавящий жар в паху, когда Джим проводит вниз языком.
Стив отталкивает Джима, когда перед глазами начинают плясать искры. Тянет вверх, на себя, ухватив за волосы и только надеясь, что не перегибает палку, потому что остановиться уже не может. Не сумеет, пока Джим, дыша так же тяжело, как он сам, смотрит на него потемневшими глазами.
– Иди ко мне, – просит Стив, и слова звучат как жалкая мольба, а Джим принимает их как не терпящий возражений приказ – с той разницей, что сейчас он подчиняется потому, что сам хочет. И идет.
Боль не отрезвляет, не останавливает, не замедляет – и проходит. Стив сжимается, цепляясь за руки и плечи, скользя пальцами по металлу, и Джим замирает над ним, в нем, ждет ровно столько, сколько нужно, двигается так, как необходимо. Это не принадлежит ни Баки, ни Стиву, Джим сейчас тот, кто он есть. Другой человек. Каждый из них – Стив, Капитан, Джеймс Барнс, Зимний Солдат – свои и чужие друг для друга, соединенные общим прошлым и разделенные настоящим. Стиву хочется думать, что здешнее настоящее еще можно исправить. Что он исправляет, а не ломает до конца то, что уже сломано. И пока Джим, опускаясь на локти, накрывает его собой, заполошным шепотом повторяя имя, в это проще поверить, чем кажется.
На последних толчках, коротких и частых, Стив забывает дышать. Его выгибает дугой, подбрасывает под тяжелым горячим телом, и он вцепляется в загривок, в волосы, вжимаясь ближе, водя пальцами по взмокшей коже, веря и не веря, что все это на самом деле происходит с ним. Что так вообще бывает, что все это – вся мощь и сила, привычная и новая, чужая и бесконечно своя, вся нежность, которой и не заподозришь в крупных жестких ладонях, – все это для него.
– Баки… – шепчет он на вдохе, а выдох выходит стоном, своим и чужим, тихим и жалобным, у самого лица, обнажая реальность.
Дыхание рвется из легких, слишком частое и рваное, теплую ладонь на груди Стив первые секунды почти не ощущает. А потом начинает успокаиваться. В расслабленном теле как будто вовсе нет костей, и Стив чувствует, как напряжено плечо у него под щекой.
Он приподнимается, вглядываясь в родное лицо, с беспокойством замечая сведенные брови, слишком острые скулы, сжатый рот, и подтягивается повыше, чтобы, извиняясь, коснуться губами виска.
– У меня от этого голова болит, – напоминает ему Джим. – Очень сильно.
Стив вытирает их обоих собственной майкой, прежде чем Джим снова тянет его к себе. Он, кажется, уже помнит, что любит обниматься; Баки любил.

***
Стив всем телом чувствует ровное, спокойное тепло, размеренное дыхание – они оба заснули прямо на полу, Джим и сейчас спит, обнимая его со спины, прижимает к себе крепко, но бережно. Словно они одно целое, хотя Стив знает, что это неправда. Стив поднимает голову, так уютно, так правильно лежавшую на правом плече Джима.
От двери спальни на него смотрит Капитан; молча, спокойно положив ладонь на дверную ручку. Стив не знает, сколько времени тот простоял, наблюдая, как они лежат, полураздетые, прижавшись друг к другу, точно вплавились кожей в кожу. Стыд и горечь вскипают в нем, заставляя задохнуться, а Капитан разворачивается и уходит.
Джим хмурится во сне, когда Стив высвобождается из его рук, встает и направляется следом за Капитаном.
– Я не подслушивал, – первое, что говорит Капитан, и Стив ждал от него не этого. – А потом мне сообщили, что Джим зовет меня. И, может быть, что-то не в порядке. Он ведь каждый день меня предостерегал, напоминал – не расслабляться. Наблюдение ничего не выявило, и я подумал, что он мог сделать что-то с тобой, или с собой, или… А теперь я уже не уверен, что хочу знать... – под его взглядом Стив чувствует себя так, как и должен: маленьким, одиноким, усталым столетним стариком. От этого взгляда стыд почти перестает его жечь – или, может, просто вплавляется слишком глубоко в ощущения. – Что-то еще.
– Хочешь, – возражает Стив. – И ты должен знать. На самом деле ему нужен не я, точно так же, как мне нужен другой человек. Мой. И когда я исчезну отсюда, Джим останется, потому что это его мир, а рядом с тобой – его место. Теперь он это поймет, а значит, и вспомнит.
– Бросишь его? Он яснее ясного дал понять, в ком из нас по-настоящему нуждается, а ты собрался исчезнуть?
Сердце начинает покалывать, и это пугает Стива почти так же, как лицо Капитана.
– Он тут ни при чем, – произносит он и одновременно с ним – Джим, неизвестно когда возникший в комнате.
– Он ни при чем, – повторяет Джим. – Это моя вина, Стив. Я должен был знать точно.
Капитан отступает на шаг при звуке имени. Сейчас они со Стивом смотрят на Джима вместе, и он каким-то образом отвечает взглядом им обоим.
– Знать что?
– То, что ты говорил и как при этом смотрел на меня. Мы были друзьями?
– Были… Мы друзья, это ничего не изменит.
– Это меняет очень многое, Стив. Я знаю, каково это – беречь и бояться потерять кого-то так сильно, чтобы он думал, будто видит меня насквозь, но при этом не подозревал, что было у меня на уме. Теперь я об этом помню.
– Мы оба берегли эту дружбу, – медленно кивает Капитан.
Слова даются ему слишком тяжело, но сейчас Стив худший помощник. Он просто смотрит, молча, оставаясь в стороне, думая о том, что мог бы сказать обоим. Напомнить о годах, которые, в отличие от них, прожил? Попросить их – жить тоже? Он не смеет брать на себя так много. Он знает, чувствует, что уже запоздал с напутствиями: все, что могло бы столкнуть их с пути или направить, случилось, и можно только наблюдать за тем, к чему это приведет.
– Мы могли бы сберечь большее, – говорит Джим очень тихо. – Или растеряли бы все. Если бы мне хватило духу открыться. Позови меня, Стив.
– Тебе будет больно.
Джим упрямо сжимает губы.
– Позови.
Нет, не Джим.
– Баки?
В голосе Капитана нет уверенности, да и Стив не знает уже, как называть того, кто делает шаг за шагом, медленно пересекая комнату. Стив следит за каждым его движением, за тем, как сжимаются пустые кулаки и как светлеет лицо, когда Капитан протягивает руку навстречу. Секундой раньше Стив думал, что ему придется умолять их приблизиться друг к другу.
Сердце колотится о ребра часто и болезненно, заставляя с ужасом вспомнить о чужом ноже, о ране, о которой он напрочь забыл за несколько долгих дней, прожитых в этой другой жизни.
Надеяться на объятие глупо, ждать его было бы странно. Капитан сжимает в ладонях бледную руку, кусает губы, заново вглядываясь в лицо.
– Я подожду, – обещает Джим. – Сколько потребуется.
Стива прошивает болью, и на одно абсурдное мгновение он уверен, что сейчас зальет кровью чистый пол гостиной, где Капитан и его Баки наконец встречаются снова. Он старается удержаться на ногах, он смотрит на них, а они – друг на друга, сближаясь постепенно и неторопливо, пока не сливаются перед мутнеющим взглядом в одно яркое целое.

***
Баки улыбается ему.
Баки берет его за руку.